Философская проза     

Конечно, я обрадовалась, узнав, что у Лидии Рыбаковой вышла новая книга: не один год интересуюсь Лидиным творчеством — эмоциональное, чувственное в нем органично переплетено с тем, что подталкивает к размышлению.

И вот мой взгляд ощупывает обложку поэтического сборника. На картинке — изысканная янтарная брошь или нечто, не менее драгоценное. Внутри теплого медового марева различаю закатное море, на его фоне — силуэтом — целующихся мужчину и женщину. Ниже надпись: «Земля влюбленных». Многообещающе!

Перелистываю страницы поэмы «Янтарный замок»:

Там, где выцветшие дюны

сбились в тесную отару,

где сердца людские юны,

а легенды очень стары,

где в оправе сосен медных

воды Балтики — агатом…

Вдруг начинаю понимать, что читаю особенную книгу — структура текста напоминает ожерелье из мелодичных песенных бусин, нанизанных на суровую нить балтийского эпоса. И это именно причудливое ожерелье, а не пересказ эпоса хорошим русским языком: автор поставил и решил гораздо более сложную художественную задачу — заново переосмыслил предание и осовременил его.

Словно дождь, звенели струны.

Пел рыбак — и не заметил

света глаз зелёных, юных,

самых ясных глаз на свете…

Русалка Юрате влюбилась в рыбака Каститиса. Она — дочь бога-громовержца Перкунса, он — смертный сын бедной вдовы Сигуте. Молодые герои равны друг другу красотой и благородством характеров, но они существуют в непересекающихся мирах. Как же трудно будет им дотянуться друг до друга!

Автор рисует бога Перкунса добрым отцом: он не наказывает дочь за недостойную, с его точки зрения, страсть к человеку, но пытается ее отвлечь. Строит для Юрате прекрасный янтарный замок и обещает выдать замуж за любого, кто ее развеселит. Скрепя сердце, держит слово, хоть и не считает Каститиса парой своей дочери.

Каков мир богов, по Лидии Рыбаковой?

Там — начало всей Природе.

А в конце — мы все там будем.

Называют Беловодьем

и Буяном остров люди.

В центре — сам отец растений,

силой жизни напоённый.

Ось миров, Носолум древний,

царь дубов вечнозелёный…

В песне «Три сферы мира» невзначай приоткрывается потайное отделение «Янтарного замка». Величественное древо жизни уходит корнями в темные нижние миры и достает кроной до светлых небес. Это мировая вертикаль, разделяющая верх и низ и удерживающая равновесие между ними. Любовь русалки и человека завязывает вертикаль в тугой узел, сводя в одну точку светлое и темное. Недаром пророчила Гильтине-смерть: и богов настигнет кара, если они сойдут со стези, предписанной властительницами судеб (их колоритный портрет нарисован в песне «Судьба»):

Чуть не брызжет силой зрелой,

с ликом ярым и зовущим,

крутобёдра, полнотела,

в центре —

Матерь всех живущих.

Ловко, устали не зная,

нить сучит — и веретёнце

кружит, судьбы навивая,

и жужжит,

как шмель под солнцем.

Рядом с ней — отроковица,

у неё кудель. Ей тяжко,

еле держит!

                Аж кривится,

так старается, бедняжка.

Третья — древняя старуха,

от неё подмоги мало:

слушает она вполуха,

смотрит мимо...

                   Не пристало

ей работать

             — возраст вышел —

и в безделье, словно гостья,

головой трясёт, чуть дышит,

и на солнце греет кости.

Но порою встрепенётся,

схватит нить рукою жадной,

да и дёрнет...

               Оборвётся

чья-то жизнь...

Отменить приговор рока не в силах даже могущественный Перкунс — у любви Юрате и Каститиса нет будущего. Новоиспеченный муж несчастлив в янтарных покоях, он тоскует по берегу и горюющей матери. Без любимого не мило подводное царство и русалке-жене. Минутный гнев, спровоцированный злобной Гильтине, заставляет Перкунса поразить сбежавшую дочь молниями:

— Возвратись! — шипели искры.

— Поверни! — гремели громы.

— Дочь!

           — кричал отец, неистов, —

Дочка! для тебя хоромы

строил!

          Дочь! Вернись: я знаю,

каждый платит за беспечность:

мимолётна страсть земная,

а тебе — открыта вечность!

Как говорилось выше, Юрате Лидии Рыбаковой отличается от классического образа: она не только женственна и чиста сердцем, но и независима в поступках. Дочь грозного отца смеет полюбить первой и лишь через время добивается взаимности. Она отважна и жертвенна, всем рискует ради любимого и погибает, спасая его:

— Высока цена свободы:

жизнь за краткое мгновенье.

Пусть следы размоют воды,

ухожу без сожаленья.

Я горда, что мы посмели!..

Каститису тоже присущи черты современного мужчины: он мыслитель и поэт, но не воин, каких воспевает эпос:

Пал Каститис на колени.

Кулаки сжимал, стеная:

— Как я мог хоть на мгновенье,

пережить тебя, родная?

Небеса! Вы бессердечны!

Жизнь людей для вас потеха…

Так оплакивали погибших героев верные жены и возлюбленные древности…

Смолк старик — и только пальцы

жили будто бы отдельно:

пел и плакал старый канклес

о любви, что беспредельна,

о родителях и детях,

о любви к родному краю…

Потерявший Юрате Каститис посвятил себя слаганию сказания о ней — интересно, правильно ли поняла я намек автора? Но даже если и не совсем правильно, второй вывод из прочитанного не вызывает у меня сомнений: поэзия вообще, и поэзия любви в частности, неподвластна Гильтине-смерти, она свободно парит над житейским и побеждает вопреки его логике.

Отзвучали последние строки «Янтарного замка», но путешествие по «Земле влюбленных» продолжается. За поэмой следуют стихотворные баллады. Полные мистики, литературных аллюзий, они выразительны и мудры.

Герой «Волчьей ночи», не зная, что любимая жена — оборотень, вытаскивает заговоренный нож из деревянной колоды и обрекает ее навсегда остаться волчицей.  Героиня стихотворения «Это я!» — тоже  оборотень, в страхе заклинает любимого:

Отправляйся домой.

Отдохни до зари.

Сквозь прицел,

            друг родной,

на меня не смотри!

Рискну предположить, что порой наши современницы, не имеющие отношения к оборотням, молят мужей приблизительно о том же.

Или история сильно полюбившейся мне «Евы»:

Она родилась в чужом саду.

Она не знала,

                    что из ребра.

И — может быть, на свою беду —

была задумчива и добра.

Она нашла угасший очаг…

Нелегка женская доля, но она многому учит — например, любви вопреки ревности, страху, взаимному непониманию:

Про змея с яблоком — всё враньё.

Сказка и сказка,

                     для малышей.

В небе — тощее вороньё.

В зрачках — зола отгоревших дней…

Женщина и любовь неразделимы, поэтому такой естественной выглядит концовка «Евы»:

...В ушах стучало: огня, огня!

Я вся горю — отчего так?

Адам,

         верни,

                догони меня!

Мне же не жить без тебя,

                                     дурак...

Интрига баллады «Вампум» несравнимо сложнее: валлийский принц Мэдок Гвинедд получает от индейского вождя послание-вампум с предложением руки его дочери — ведь Мэдок похож на Кецалькоатля и, по мнению индейцев, является его воплощением:

Божественный Змей! Ты живёшь далеко,

ты вышел на берег морской далеко,

но птицею весть долетела легко

о боге, чья кожа как молоко,

а кудри — как злато,

с брадою богатой,

торчащей, как будто маиса ростки…

Перед тем, как добраться до адресата, вампум проделал длинный путь: за него заплачено жизнями многих гонцов. Единственный выживший влюблен в обещанную Кецалькоатлю невесту. Выполнив свой долг по передаче послания, гонец убивает соперника и гибнет от руки его свиты. Не желая предать любимого даже ради всесильного бога, кончает с собой и дочь вождя. А ведь Мэдок мечтал вовсе не о ней, а об оставленной дома невесте:

валлийке, чья кожа как молоко,

чьи волосы — злато

и тело — богато,

румянец нежнее, чем роз лепестки.

Валлийская девушка тоже стала жертвой столкновения не понимающих друг друга культур — разве нас не потрясает подобными сюжетами сегодняшний день?

Все до одной баллады сборника удались. Хороши и оптимистичная «Песня миннезингера», и ностальгическая «Бетси Логан», и тоскливая «Сольвейг», и загадочная «Девять жизней»:

 Жизни листаешь нервно ты:

каждая —

            краткий стон…

Помнишь ли имя первое,

главное

          из имён?

Знаешь свои рождения?

Или,

        как сизый дым,

их унесёт забвение

ветром времён

                  седым?

Похоже, «ветер времен седой» не только уносит, но и возвращает забытое. Воплотившаяся в новые формы старина становится частью современного мира. Восемь не слишком счастливых жизней на земле за спиной у извечной женщины — разве может не повезти ей  в девятой, которая пока в самом начале?

«И снова в жизнь…» — это устремленное в будущее одностишие завершает книгу, корни которой растут из прошлого, а душа принадлежит настоящему. Мастерски рифмованные и ритмизованные стихотворные распевы, дополненные символичной графикой Яны Казаченко, сливаются в единый образ изменчивой женской вселенной.

В очередной раз убеждаюсь, что Лидия Рыбакова пишет философские стихи, которые следует смаковать, а не просматривать мимоходом: каждое оставляет долгое тонкое послевкусие — нет-нет да всплывет в памяти понравившаяся строка.

Ирина Лежава,

Непростой мир Ирины Лежава. Рецензия Лидии Рыбаковой