- Привет, Надюх! Заждались, небось?.. Высшие сферы донимали? - голос начальницы полнился не изжитым еще отпускным весельем и доброжелательностью.

   Надя открыла рот, чтобы ответить, но не успела.

   - А моя поездочка - класс! Пальмы, солнце, море - все, как в рекламе! Представляешь, кроме русских, никто не купается! Для арабов вода в восемнадцать градусов хуже проруби! Оттянулась я, подруга, на всю катушку!

   Начальница сбросила шубку и предстала во всей красе: загорелая, румяная, постройневшая. Умело подчеркнутые серые глаза сияют, губы в яркой помаде очаровательно улыбаются. Высокая грудь, узкая талия, длинные ноги.

   Под лавиной ее совершенств Надя в очередной раз ощутила себя отбракованным нестандартом. Словно неудаляемая клякса, посеревшая от многих попыток ее вывести, стойкая в своем шокирующем своеобразии, она оскорбляла своим присутствием пафосность стильного офиса.

   - Меня хотели за пятнадцать верблюдов купить! Проходу не давали! У двери караулили! Юра, лапуля, так ревновал! - начальница павой прошлась по комнате, остановилась у маленького зеркальца на стене, взбивая челку, попозировала около окна и полок с бумагами. - Съездили мы в Луксор. Для незнающих - это город мертвых. Гробницы фараонов, тайные переходы, мумии, запах настоящей власти... Чудо, а не поездка! Храм один посетили. Такой древний, что крышу снесло... Идешь среди огромных колонн, вокруг люди, словно муравьи, маленькие... Чувствуешь, все здесь твое, и будто паришь надо всеми... В таком диапазоне и следует жить сильным... Чтобы колоссальные пространства под тобой и народ муравьями... Некоторые, Надюш, рождены богинями. Простым смертным, с их вечными страхами и неуверенностью в себе, нас не понять. Каждому дано существование в собственном масштабе...

   Ночь Надя провела в борьбе с богами. Спорила, метала в небожителей молнии... Но человеческими чувствами богов было не уязвить.

- Ничтожнейшее сотрясение воздуха, - вещали они мраморными губами. - Никуда муравьям от нас не деться. Вы живы желанием строить, а ресурсы в наших руках. Мы властны над вами: в наших силах позволить вам чувствовать себя нужными, допустить в будущее или оставить бесплодными...

Неужели ей нечего им возразить?!. И вдруг Наде стала безразлична работа, которой она еще вчера дорожила. Что, она не найдет приложения своим талантам? Не стоит она тогда даже пятнадцати верблюдов... А на богов с их ущербной логикой она плюет!

На следующий день Надя подала заявление об уходе. Начальница удивленно подняла брови домиком, но молча подписала.

Опубликован на бумаге - в № 2(57) журнала "Невский альманах".

ЛИЛЯ

Опубликована на бумаге в пятом выпуске альманаха "Автограф". Переведена Георги Ангеловым на болгарский язык.

ЗАМУЖНЯЯ

Вчера ко мне зашла поболтать соседка. Принесла персики и бутылку красного вина. Давно не виделись, и поэтому разговор склеился не сразу.
- Как работа?
- Нормально.
- Как дети?
- Нормально.
- В интересных местах бываешь?
- Редко.
- Чем-нибудь увлекаешься?
- Почти ничем.
Потом она заплакала. Как-то неожиданно, навзрыд. Будто поток высвободился, сорвав кран.
- У тебя беда? Что случилось?
- Не-е-ет... - понимаю не сразу. - Ни-и-иче-го не... Ох!
Помолчала, всхлипывая. Потянулась к бокалу дрожащими губами. Не смогла отпить, поставила на место... Успокоилась чуть-чуть.
- Я-я... его... не... хочу... понимаешь? - глаза несчастные, больные, словно тоска - это все, что ей осталось. - Я больше не хочу мужа... И любовника заводить не хочу, потому... потому что люблю его о-очень... А он... он спит со мной... бу-у-д-то ботинки чи-и-с-тит... чтобы бле-естели... ста-а-рается...
Вскоре мы ругали "Дом-2", потом пели караоке. А когда за соседкой прибыл муж, она ушла с ним, кокетливо покачивая бедрами.

Миниатюра опубликована в пятом выпуске альманаха "Автограф". Переведена Георги Ангеловым на болгарский язык.

МУЖЧИНА МОЕЙ ПОДРУГИ

   Однажды моя подруга завела мужчину. И прикипела. Мне он показался ни рыбой, ни мясом, а она превозносила его, как полоумная: мол, и тонкий он, и чувствительный, и доброты необыкновенной: лекарство для нее из Берлина выписал, когда она не просила, - только пожаловалась, что нет нигде.

   Рассказал он ей как-то про свое любовное невезение - загнал в сердце занозу. Она и тут мне его нахваливала: мол, правдивый, искренний, не чета другим. Если что не так, всегда себя винит, не намекнет даже, будто женщина виновата. Настоящий рыцарь!

   Первый раз мужчина моей подруги женился в двадцать три года, говорит, по большой любви, на бывшей сокурснице. Знали они друг друга хорошо и жили дружно. Только одно омрачало брак - никак не получался ребенок. Год шел за годом, курс лечения за курсом лечения, но беременность не наступала, и мужчина со своей первой женой страдали, оттого что бездетны.

   На седьмой год случилось чудо - жена забеременела, мужчина моей подруги радовался долгожданному наследнику. Но начались и сложности: жене пришлось лечь в больницу, а когда она вернулась домой, то не нашла многих его вещей.

   - Я полюбил другую женщину, - честно признался он ей.

   Жена рыдала, твердила, что без него потеряет ребенка, и ему впервые в жизни пришлось пойти на обман. Он, не привыкший кривить сердцем, пожертвовал чувствами, вернулся, дождался родов, поздравил жену с рождением дочери и ушел окончательно.

   Конечно, он не отказался от своего первенца: всегда вовремя платит алименты, каждое второе воскресенье посвящает дочери и, как любящий отец, обожает хвастаться успехами чада. Подруга считает его идеальным родителем.

   Со вторым отцовством сложилось несравнимо хуже.

   Вначале новая возлюбленная до слез переживала, видя, как он мечется между нею и первой семьей. Но, по словам мужчины, держалась молодцом, верила в лучшее и не допекала его упреками. Ее наперсницей стала мама, обожавшая дочь и готовая на все, чтобы та была счастлива.

   Мать второй жены приняла зятя в дом, относилась к нему как к родному, готовила, стирала, обеспечивала семью деньгами и продуктами. Молодожены, словно сыр в масле, катались, пока...

   В один прекрасный день вторая жена забеременела. Мужчина моей подруги пришел в восторг, благодарил ее и тещу, говорил, что мечтает о мальчике... И, действительно, родился мальчик.

   Но родился он уже без папы в доме, потому что мужчина неожиданно и насмерть влюбился... в мою подругу. Второй развод прошел гораздо скандальнее первого. Целый месяц подруга боялась брать телефонную трубку, а тем более выходить на улицу. Сына отцу не показали и даже алиментов с него не затребовали: отрезанный ломоть, и не беспокой нас, пожалуйста. Подруга не понимает, как можно так поступать с сыном, - известно ведь, что мальчику отец необходим, иначе пойдет он по дурной дорожке.

   Вскоре после второго развода она вышла замуж за своего мужчину и живет с ним душа в душу вот уже тринадцать лет. Оба считают свой брак удачным, если не учитывать одно неприятное обстоятельство: у них нет детей. Празднуя очередную годовщину свадьбы, они дружно сетуют на эту несправедливость судьбы.

   И лишь одна я знаю тайну своей подруги, которую свято храню: в первый год их брака, на пике любви, она зашила фоллопиевы трубы. Стерилизовалась, бедняжка.

Рассказ опубликован в пятом выпуске альманаха "Автограф".

ДЫМОК СЧАСТЬЯ

   Утро, как всегда, началось сборами на работу Женечки.

   Светик вертелась, как белка в колесе: муж любил, чтобы завтрак был горячим и чтобы на отдельной тарелочке лежал бутерброд с маслом и кусочком помидора с зеленью. В кофе надо было положить полторы ложки сахара, растворить его быстренько и остудить чуть-чуть: Женечка не пил кипятка.

   Вчера они вернулись домой поздно, усталые, и она не успела погладить ему рубашку. С утра это небольшое выпадение из графика создало цейтнот, и пришлось отказаться от глажки собственных брюк.

   Не беда! Светику идут юбки, а в шкафу висит ненадеванная. Потрясем коллектив новомодным прикидом!

   Утреннее колесо вертелось и вертелось. Она помогла ему разложить по папкам бумаги, красивым узлом завязала галстук и проводила до двери.

   - К десяти не опаздывай! Сорвешь переговоры с нефтяниками! - сказал Женечка напоследок.

   Они нежно поцеловались, и Светик, наконец, осталась одна.

   Неужели одна? Неужели?..

   Она выключила телевизор, который Женечка любил слушать, собираясь на работу. В квартире стало неправдоподобно тихо, и она со стоном упала в незастеленную постель.

   Надо спешить, спешить! Кому она это говорит? Светику? Все равно ей никто не ответит - она давно потеряла с собою связь.

   Тишина была необходима, чтобы остановить беличий бег внутри нее. По телу гуляла дрожь. Голова полнилась туманом. Жить было страшно.

   Если бы хоть ненадолго вернуться в себя прежнюю, зачерпнуть изнутри силу, умыться ею...

   Какая Светик была веселая, когда выходила замуж за Женечку! Как ей завидовали подруги, как радовались родители и бабушка!

   Сегодняшней Светику ничего уже не доставляет радости. Разве что раскинуться на постели и наслаждаться тишиной...

   А Женечка? Довольна она утренними разговорами или раздражена чем-то? Она не знает.

   Сколько нужно еще тишины, чтобы ощутить вкус самых простых чувств?

   Когда Женечка находится близко, он заполняет ее целиком. Не остается ни времени, ни места для вещей, с ним не связанных. Печать его воли форматирует ее желания. Тень его авторитета делает темными и путаными ее мысли.

   Он умнее, сильнее, искушеннее! Она верит ему и подчиняется с охотой, но вытекает ли из ее веры необходимость навсегда остаться семнадцатилетней девочкой, которая привлекла внимание взрослого мужчины и стала его избранницей, влюбленной в него женой?

   Берем ластик, стираем излишества своей личности, дорисовываем необходимые прямые Женечки... Получается проекция нависающей бетонной громады. Проекция на маленький внутренний дворик души...

   Светик понимала, что хандрит сейчас. Хандрит по причине странной внутренней усталости, преследующей ее последние месяцы.

   Конечно, она счастлива с Женечкой! Она любит его глаза, губы, его смех и шутливую манеру, проходя мимо, похлопывать ее по ягодице. Женечка обаятелен, обладает отменным вкусом. С ним весело, он ухитряется делать дни насыщенно короткими, а ночи упоительно длинными.

   Но где же во всем этом она? Где?

   Светик поднялась с постели, достала из письменного стола плотный, тяжелящий руку лист бумаги и принялась писать письмо:

   "Любимый мой Женечка, прости, что беспокою, но мне надо поговорить с тобой, хотя ты не хочешь.

   Почему наши отношения такие мучительные? Наверное, я бы меньше страдала, если бы  ты был обидчивым или ревнивым. Даже ненависть, исходящая от близкого человека, даже злоба его и несправедливость не пугают меня сейчас. На прямой удар сердце всегда найдет равноценный отклик – почувствуешь, как тебя унижают, и напряжешься, сопротивляясь. Инстинктивно обидишься, возненавидишь или разозлишься в ответ.

   Будет больно, но не безнадежно: можно перетерпеть. Будет противно, но это тоже не безнадежно: поплачешь, и отпустит когда-нибудь, если захочешь, чтобы отпустило.

   Самое мучительное в человеческих отношениях - это небрежность, которую проявляет к тебе близкий человек. Походя, не замечая, он ломает твою самооценку, срывает эмоциональный настрой, обманывает ожидание счастья.

   Совершенно непонятно, как на это реагировать. Оскорбиться? За что? За нюансы, которые невозможно описать? За слепоту, в которой никто не повинен?

   Наверное, единственный выход - не любить слепцов и толстокожих. Но они тоже твари Божии и так нуждаются в любви, которую сами не способны давать..."

   Это был ее голос, ее! Она снова слышала себя, и слышать себя было здорово. Нависающая бетонная громада отодвинулась, и за нею открылось бескрайнее небо. Душа дышала свободой любить или не любить.

   Конечно, она выберет любовь к Женечке, но она выберет, а не будет рабыней любви!

   Счастливо засмеявшись, Светик сложила вчетверо тяжелящий руку листок и подожгла его.

   Гори-гори ясно, чтобы не погасло! Лети, дымок, к небу, отнеси письмо кому писано! Ух, ты, красиво горит!

   Дымок счастья отправился искать своего адресата, чтобы передать его душе весть от ее души. На ближайшие пару суток проблема самоощущения была решена. Срыва не случится, Светик не сомневалась.

   А там и командировка Женечки не за горами...

   Теперь быстренько одеваемся, красим губки и бегом на работу. Не сорвать бы переговоры с нефтяниками, не дай Бог!

   А то руководитель компании, грозный Евгений Евгеньевич, ее обожаемый Женечка, устроит Светику прилюдную выволочку.

Рассказ опубликован в пятом выпуске альманаха "Автограф".

ТАНЮШИНЫ УЗЫ

Танюше было двенадцать, когда папа с мамой окончательно рассорились, развелись и начали через суд делить имущество. В тот год к ним часто наведывалась милиция: при всякой стычке мама вызывала наряд. Ей хотелось посадить папу в тюрьму и закончить таким образом застарелый спор о хозяине в доме. Милиция маму не поддержала и этим окончательно уверила ее, что рука руку моет, -- мужик мужика от бабы завсегда отмажет.

Комната в их квартире была одна, но приличных размеров. Ее, по воле правосудия, расчленили. Ответственные квартиросъемщики отгородили свои суверенные территории шкафами и шторами.

В свободное от скандалов время каждый из родителей пытался наладить на своей половине подобие личной жизни. Каким-нибудь поздним вечером в папином алькове появлялась очередная незнакомка. Через пару дней после веселого новоселья у маминого очага находил пристанище энный искатель интимных радостей. Возникали недолгие альянсы, которые неизбежно рушились, оставляя родителей погребенными под великим курганом взаимных претензий и обид.

Танюша привыкла существовать на кухне, на узком диванчике за холодильником. Здесь она росла, делала уроки, мечтала о красивой любви и беззвучно плакала, когда не было сил себя сдерживать. Больше всего на свете ей хотелось мира и семейного согласия, чтобы каждый прощал другому ошибки и сострадал, если больно.

Мальчишки, которым она нравилась, совершенно не годились для высоких отношений — они были самолюбивыми, дрались по любому поводу и ожидали в награду девичьего восхищения. Первый серьезный ухажер дергал ее за косу до тех пор, пока она не постриглась. Следующий, одиннадцатиклассник, не удовлетворившись детской игрой в поцелуи, до смерти ее напугал, порвав на груди блузку.

С третьим Танюша познакомилась в институте. Они учились в одной группе, и звали его забавно и не по возрасту легкомысленно Зинчиком.

Впервые войдя в аудиторию, он обвел взглядом однокурсниц и выбрал ее в покровители и воспитатели. В последующие годы девушка безропотно делилась с ним конспектами, неизменно кооперировалась в лабораторных работах, писала для двоих шпаргалки. Зинчик, в свою очередь, помогал ей справляться с излишней ранимостью, учил общаться с парнями, которые были ей небезразличны.

С Зинчиком можно было беседовать на любые темы: он был настоящим другом, понимал, сочувствовал, никогда не осуждая. Однажды, устав готовиться к экзамену, они затеяли игру - принялись гоняться друг за другом, нечаянно обнялись и ощутили особую нежность. Это и стало началом их близости.

Конфликты между Танюшей и Зинчиком, как ни обидно, возникали довольно часто. Причем по самым разным, иногда ничтожным поводам. Но причина была серьезная и всегда одна: стоило парню выпить, он терял над собою контроль и уже не мог остановиться. Иногда исчезал на неделю, не предупредив, потом появлялся в растрепанных чувствах, худой, мертвенно-бледный, с суетливо-беспокойными руками. Обиженной Танюше объяснял неодолимость обстоятельств, каялся, грозил наложить на себя руки. С низко опущенной повинной головой он был так трогательно беззащитен...

К двадцати трем, несмотря на протесты мамы, Танюша собралась за Зинчика замуж. Ее роман не был ярким и ровным: в нем синусоидой перемежались взлеты, падения и короткие плато хрупкого равновесия. Но длился он более пяти лет, стал привычкой, предсказуемой и потому безопасной. А главное, они умели друг друга прощать, и это было так важно после родительского ада.

За три недели до свадьбы Зинчик снова пропал. Танюша знала, что искать его бесполезно, и просто ждала, надеясь на быстрое возвращение любимого. В субботу подруга позвала ее гулять в парк, и Танюша, чтобы отвлечься, пошла. Тогда-то она и обнаружила на пригорке под кустом спящего полуголого жениха в обнимку с бесстыжей девицей. 

Это было сильнейшее потрясение. Сделалось так горько и стыдно, что покаяния  Зинчика уже не казались трогательными и только раздражали. Любой прохожий мог наблюдать его похождения, и лишь она, дура, была слепа... 

Танюша отказалась общаться с бывшим другом, спряталась ото всех

на диванчике за холодильником, сосредоточилась на работе и заботе о  родителях, которые с возрастом присмирели и теперь ненавидели друг друга почти всегда молча.

В одночасье ситуация изменилась. У отца обнаружился рак. Гости исчезли, зато появились запах лекарств, протяжные гулкие стоны и врачи скорой помощи, добрые и не очень. Теперь мама протирала отцу супы, кормила его из поильника, подносила судно, вдвоем с Танюшей ворочала с боку на бок бессильное тело. Плакала от жалости и сосала валидол.

Летом сделали генеральную уборку. Шкафы поставили вдоль стен, окна вымыли, старый ненужный хлам разобрали и выкинули. Комната вновь обрела пространство и уют. Тогда отец в последний раз улыбнулся, поблагодарил глазами и уснул навсегда.

Вскоре после его смерти Танюша решила навестить Зинчика.  Оказалось, прежний возлюбленный обитал в своей берлоге один как сыч. Рядом с разобранной несвежей постелью валялись бутылки, грязная посуда с объедками, коробки из-под пиццы. Пьяный и плаксивый Зинчик узнал Танюшу,  обрадовался как спасению и обещал кодироваться. Девушка растрогалась и помогла ему лечь в больницу. Навещала, поддерживала, ходила вместе с ним на психологические тренинги.

Еще через полгода они все-таки поженились. Сделав зигзаг, жизнь вернулась на круги своя.

Миниатюра опубликована в пятом выпуске альманаха "Автограф".

НАРКОТИК ЛЮБВИ

Моим любимым подругам посвящается.

   У женщины за моим столиком своя беда. Она наркоманка. Наркоманка любви. Ненормальная.

   Как ее угораздило? Очень просто.

   Любовь случилась однажды, и потом продолжилась, и вспыхнула озарением, словно сполох огня в ночи...

   "Неужели ЭТО можно вместить в себя? - кричало ее существо, сгорая в любви. - Разве так бывает?"

   Оказалось, что вместить можно. Сомневаясь и опровергая сомнения, любящая женщина наслаждалась полнотой своих чувств и была уверена в их бессмертии, как была уверена, что жива и что обязательно будет жить завтра.

   Любовь - коварная штука: она как бы складывается сама собой, но если ты не различаешь свою и ее силу, она принимается потихоньку проучивать тебя. Сначала обманывает по мелочам, поселяет тревогу, потом изменяет по-крупному, ломая что-то внутри и выбивая почву из-под ног. Ты пытаешься удержаться с помощью любви, убеждаешь себя, что она главное, а остальное прояснится само собой. И тут любовь начинает распадаться, сыпаться песком, уходить сквозь пальцы. Как будто и не было ее вовсе. Так, почудилось и вскоре рассеялось туманом.
В один пасмурный день любовь женщины умерла. Это случилось внезапно, без обычной затяжной болезни умирания, на ощущении взлета, на счастливой вере в себя и любимого.

   Чувство было растоптано и угасло, когда женщина меньше всего ждала удара, и стало так больно, что захотелось умереть самой. И она бы обязательно умерла, если бы не надеялась, что любовь повторится.

   А почему ей нельзя было надеяться? Все так незамысловато: полюби и добейся, чтобы полюбили тебя. У всех получается.

   У моей соседки почему-то не вышло. Вроде и начиналось, но увы... истончилось хрупкое ощущение праздника, возникшее на мгновение при виде мало знакомого человека. Из этого ощущения мог бы родиться росток чувства, на ростке чувства, если повезет чуть-чуть, распустился бы цветок радости. А потом возникло бы что-то общее, какая-то улыбка, слетевшая одновременно на губы двоих, или слово, которого кто-то ждал и дождался... или движение навстречу друг другу... или... Какое огромное множество этих "или" порхает в пространстве сложившейся любви!

   Может, женщина страдала бы не так сильно, если бы любви не случалось вовсе? Она не знает, она не способна думать об этом в такие минуты.

   Женщину ломает, как наркомана, не получившего дозу. Мало знакомый человек оказался чужим, прошел мимо, и женщина, потеряв надежду на свой наркотик, ищет хотя бы сочувствия. Она протягивает мне себя через столик и ждет реакции. Женщине стыдно, она с удовольствием спряталась бы в свою раковину, как делают остальные, но разве наркомана удержит стыд? Потребность любить сломила ее волю.

   В начале вечера женщина улыбалась, просительно заглядывала в равнодушные лица мужчин, нищенкой вымаливала случайное приглашение к танцу. А теперь вечер кончился, надо идти домой. Она отвергнута и никому не нужна.

   "Я ощущаю в себе юность, - говорит ее взгляд, обращенный ко мне, - и хочу еще хоть малюсенький раз пережить счастье. "

   "Туда ли ты стремишься? - отвечает ей моя душа. - Почему она так нужна тебе, эта доза любви? Разве мало у нас с тобой осталось праздников? Разве только в любви обретаешь полноту бытия? Вчера светило солнышко, и было здорово. Сегодня идет дождь - и тоже хорошо..."
Женщина отворачивается и плачет. И я принимаю в себя наркоманку любви, такую беззащитную в своей тяге к дозе, такую одинокую в своей жажде быть вдвоем.

   Я пересаживаюсь к ней поближе, руки мои гладят ее поникшие плечи, губы мои называют ее сестрой...

Философская проза Ирины Лежава. Что еще почитать:

Философская проза: Так сказал Заратустра

Философская проза: Сказка о диковинных временах

Философская проза: Ловец

Философская проза: Молодая душа